Если не принять срочных мер, волна беспамятства захлестнет нашу планету, считает главный гериатр Ольга Ткачёва. И Россия, сильно отставшая в этой области от остального мира, может пострадать одной из первых. Чтобы этого не произошло, надо создать инфраструктуру «для тех, кому за 60». А первая задача — научиться вовремя диагностировать болезнь Альцгеймера и отличать серьезные нарушения памяти от временных проблем, связанных с усталостью и перегрузками.
— На запрос «проблемы с зубами» Google находит 300 тысяч страниц, «с суставами» — 232 тысячи. А «проблемы с памятью» встречаются 340 тысяч раз, даже чаще, чем универсальный диагноз «проблемы с головой». Насколько масштабен вопрос плохой памяти с медицинской точки зрения?
— Нарушение памяти связано прежде всего со старением. Это один из главных элементов когнитивных нарушений. А болезнь Альцгеймера проявляется в первую очередь не способностью вспомнить недавние события. Распространенность этой проблемы среди людей пожилого возраста просто катастрофическая. Я думаю, если не принять меры, она захлестнет мир. После 65 лет выраженные когнитивные нарушения можно обнаружить в среднем у 25% людей, а после 85 лет — почти у половины.
— Это российские цифры?
— Это общемировая статистика. Распространенность болезни Альцгеймера среди пожилых людей в мире более‑менее одинакова, просто сам процент пожилых сильно различается по странам. У нас не было эпидемиологических исследований, которые могли бы продемонстрировать остроту проблемы. Но, например, бюджет США тратит на людей с болезнью Альцгеймера и другими формами деменции больше, чем на кардио- и онкобольных вместе взятых. Во многих странах уже приняты специальные антиальцгеймеровские программы. Средняя продолжительность жизни увеличивается, к тому же нарастает так называемая глубина старения (доля «очень пожилых» среди просто пожилых). Но в результате растет не время активной жизни, а время жизни без памяти и с болезнями, и это очень плохо. Перед обществом встает не только медицинская, но и социальная проблема: люди с нарушением памяти и других когнитивных функций требуют ухода, не могут жить в одиночестве. И их все больше. А универсальной таблетки от этой болезни нет.
— А может быть постепенная потеря памяти в чистом виде, без других когнитивных нарушений?
— Вы хотите сказать: человек быстрый, хваткий, но без памяти? Ну, такое тоже бывает, но здесь уже другие причины — перегрузки, обилие работы и информации. Это проблема более молодого поколения, не имеющая отношения к болезни Альцгеймера. До 55–60 лет эта болезнь встречается крайне редко. Ранняя болезнь Альцгеймера обусловлена генетическими причинами и обычно бывает очень злокачественной, быстро прогрессирует.
— Что делать, если память, а возможно, и другие когнитивные функции ослабевают?
— Судьбу человека без памяти и его семьи определяет раннее выявление болезни.
— Почему? Ведь болезнь Альцгеймера неизлечима.
— Многие так рассуждают: зачем тратить силы на диагностику, если все равно сделать ничего нельзя? Это совершенно неправильный подход. Во‑первых, постановка диагноза позволяет отодвинуть период несамостоятельности на несколько лет. Есть препараты, позволяющие замедлить развитие болезни. Во‑вторых — семья человека с болезнью Альцгеймера должна перестроиться, научиться жить в новых условиях. Близким кажется, что человек упрямится, проявляет характер, не делает того, что ему говорят, — а он просто не помнит. Непонимание, раздражение, конфликты, больной становится одиноким, и все это усугубляет депрессия. Надо объяснить семье, что это болезнь, а не упрямство, рассказать, как правильно себя вести. Ведь без диагноза вы, скорее всего, не поймете, что перед вами пациент с болезнью Альцгеймера. Человек может ничего не помнить, но прекрасно рассуждать. И чем лучше были «исходные данные», уровень интеллекта, образование, тем сложнее разглядеть болезнь Альцгеймера.
— Я знаю случаи, когда врач ставил диагноз «возможно, Альцгеймер, но не уверен».
— Это проблема врача, а не пациента. Хороший специалист на основе нейротестирования может уверенно поставить диагноз. Но пока что диагностика представляет в России проблему. Дело в том, что нарушение памяти и других когнитивных функций — это междисциплинарная вещь. Кто этим занимается — неврологи? Скорее нет. Сфера их интересов — инсульты, корешковые синдромы, остеохондрозы. Психиатры? Тоже нет. Они вступают в дело на более поздней стадии, когда проблемы уже весьма серьезные. Раннюю диагностику нарушений памяти, мышления должны проводить врачи общей практики.
— Они умеют это делать?
— Лучше всего, когда пожилыми людьми занимаются врачи с особой специализацией — гериатры. Нарушение памяти и когнитивных функций — это одно из основных направлений их работы. Но гериатрическая служба у нас пока малодоступна. В Москве всего 25 гериатрических кабинетов. А надо, чтобы один гериатр приходился на 20 тысяч пожилых людей. Мы посчитали, что в Москве пожилых примерно 3 млн, значит, должно быть 150 гериатров, в шесть раз больше, чем мы имеем. Причем из этих 25 врачей большинство — совместители, работают на пол- или четверть ставки. Гериатр — это последипломная специализация. Ему надо хорошо знать терапию, быть хорошим клиницистом, разбираться в проблемах, ассоциированных с возрастом, — в кардиологии, диабетологии, заболеваниях суставов. Есть 43 кафедры, которые готовят гериатров. Но многие из них не работают по специальности. В развитых странах мира — странах Европы, Израиле, США, Канаде — давным‑давно создана целая гериатрическая инфраструктура. Мы отстаем лет на 25.
— На ваш, главного гериатра России, взгляд, есть шансы, что ситуация скоро выправится?
— Эта должность была создана не так давно, а сейчас постепенно появляются главные гериатры в субъектах РФ [Ольга Ткачёва — одновременно главный гериатр России и Москвы. — Vademecum]. Сейчас готовятся так называемые порядки оказания гериатрической помощи, где определено штатное расписание, обозначены все нормативы. Думаю, когда примут порядки, гериатров станет больше.
— И все сразу изменится?
— Понимания проблемы пока мало. Недавно один очень известный человек привел своего пожилого отца к нам, в Центр геронтологии [Ольга Ткачёва — директор центра. — Vademecum]. Знаете, что его волновало? Уровень артериального давления, холестерина, сахара в крови. А самое‑то главное было, что у этого человека нарушена память и он не может сам себя обслуживать, именно это больше всего снижает качество его жизни. Представьте себе семью с таким человеком. Это все равно, что маленький ребенок дома. Или кто‑то должен уйти с работы, или придется нанять сиделку. А нужно, чтобы была инфраструктура, которая занимается такими пациентами. Половине людей на пороге 90 требуется такая помощь, с возрастом даже без болезни Альцгеймера все замедляется, человеку сложно буквально все. А сиделки могут не иметь медицинского образования, не обучены, как общаться с больным, как ему правильно помогать. Они могут удовлетворять только бытовые потребности, а нужна и медицинская помощь. Пожилой человек часто болеет, идут бесконечные госпитализации то по одной болезни, то по другой. Это нерационально и дискомфортно. Нужна не череда больниц, а постоянное наблюдение. Во многих странах есть такая система. Это не просто сиделки, это различные медицинские специалисты — гериатры, инструкторы ЛФК, диетологи, массажисты. Целый комплекс услуг на дому. Представляете: человеку имплантировали сустав, а он живет один. В Голландии к нему тут же придет инструктор по физкультуре, будет сиделка на несколько часов в день, чтобы помочь ему ухаживать за собой. Может прийти социальный парикмахер или даже маникюрша.
— Каким образом определяются потребности в патронаже?
— У человека целый букет заболеваний — язва, хронический обструктивный бронхит, послеинфарктное состояние. Плюс тяжелое нарушение памяти. Какова должна быть цель лечения? Стабилизировали ему давление, еще что‑то подправили. Мы лечим все и, возможно, делаем пациенту только хуже. Назначаем десятки препаратов, а между тем, обилие лекарств может провоцировать нарушение памяти, потому что все они влияют на обмен медиаторов в мозге. Пациент может принимать десятки назначенных препаратов и вдруг начинает хуже соображать, медленнее отвечать на вопросы. Человеку важны качество жизни и нормальный уход, а не соответствие параметров его организма целевым показателям. И кстати, могут быть преходящие когнитивные нарушения. У пожилого человека память может временно ухудшиться просто потому, что, например, у него уже неделю запор.
— Наверное, очень непросто сохранить память и когнитивные функции, когда твоя семья с утра до вечера на работе, а ровесники, если еще живы, сидят по домам. Как тут быть?
— Дома престарелых не очень соответствуют российскому менталитету. Мы все‑таки в основном считаем, что родители должны жить с нами, дома. К тому же дома престарелых относятся к системе Минтруда, а не Минздрава. Здравоохранение и социальные службы должны плотно взаимодействовать, а этого пока нет. Ведь у нас существует социальный патронаж, однако он совершенно отделен от медицины. В решении этой проблемы надо ориентироваться на детей, педиатрия и гериатрия во многом схожи. Есть же детские сады, значит, должны быть и «дедские». В Европе, в Америке уже существуют такие заведения дневного пребывания. Плохая память не должна мешать участию в общественной жизни. Потенциально это большой и интересный рынок — проведение мероприятий для пожилых, специальная еда, мода, телефоны с тревожной кнопкой и другие гаджеты. Государство не возьмет все это целиком на себя. Здорово, если в сфере гериатрии будут создаваться учреждения на основе ГЧП. Пока частная медицина сюда не вошла. Так исторически сложилось: еще недавно средняя продолжительность жизни была значительно ниже, и такой большой потребности в гериатрической инфраструктуре просто не было. Сейчас средняя продолжительность жизни в стране уже 71 год, а в Москве — 76 лет, спрос нарастает. Гериатрия — это инвестиции не в прошлое, а в будущее. Чудес не бывает, все мы постареем. И если до тех пор не создадим ничего, не будем сильно счастливы и довольны жизнью в пожилом возрасте. А ведь наша планета все больше становится планетой пожилых. Для экономики создание гериатрической инфраструктуры просто выгодно. Одно дело постоянные переводы из стационара в стационар и другое — плановый патронаж определенной кратности. Койка в стационаре дорога, лучше профилактировать эту госпитализацию, позаботиться о пациенте на дому.
— А что делать старикам, пока всей этой прекрасной системы еще нет, — ходить на курсы памяти?
— Самый главный способ сохранить свои возможности — активное функционирование. Чтобы не утратить двигательные функции, надо двигаться, чтобы сохранить мыслительные функции, надо мыслить. Тренировать память надо всегда. Ни в коем случае не говорить: «Все, я на пенсии, могу сколько угодно валяться перед телевизором». Надо учить стихи, языки, напрягать память по максимуму. Есть закономерность — люди с высшим образованием живут дольше. Академики, как правило, — долгожители. Когда готовишь доклады, преподаешь, — хочешь не хочешь, тренируешь память.
— Может, академиков просто лучше лечат?
— Есть и другие люди, которых хорошо лечат, но им не удается сохранить такую активность.